Форум » ВАСТНЕМАТ.ЯВОЛЯВТОМАТ » Жизнеописание Дмитрия Владимировича Бубриха » Ответить
Жизнеописание Дмитрия Владимировича Бубриха
Танюш: Дмитрий Владимирович Бубрих* Жизнеописание Дмитрия Владимировича Бубриха Родился в 1890 г. в семье рядового преподователя средне-учебного заведения (из мещан). Отец был сильно обрусевший немец, мать русская. Среднее образование окончил в 1909 г. в Риге, с золотой медалью. После этого поступил на историко-филологический факультет Петербургского Университета. В университетских занятиях в 1911 г. был перерыв, вызванный арестом за участие в "студенческих беспопрядках", исключением из университета и высылкой за пределы Петербургской губернии. Позднее, будучи вновь принят в университет, сумел закончить его в срок, в 1913 г., с дипломом первой степени. В 1913 г. был оставлен при университете для приготовления к ученой и профессорской деятельности по кафедре русского языка под руководством акад. А.А. Шахматова. Тогда же совершал по поручению отд. русск. яз. и слов. Академии Наук диалектологическую поездку во Владимирскую губ. Результатом была большая статья "Фонетические особенности говора г. Пустошей Владимирской губ.", напечатанная в Известиях отд. русск. яз. и слов. Академии Наук в том же 1913 г. Работу стал вести по русскому и другим славянским языкам, интересуясь также, под влиянием акад. А.А. Шахматова, финно-угорскими языками. В 1914 г. стал подготовлять диссертацию на тему о северно-кашубском ударении. События военного и революционного времени несколько замедлили научную работу . Однако уже в 1919 г. вышла из печати вторая большая статья -?"Из праславянской фонетики". В 1920 г. вскоре после приступления к преподаванию в ВУЗ'ах сдал магистерские экзамены и закончил написание диссертации. Из печати книга вышла однако только в 1924 г. под заглавием "Северно-кашубская система ударения" в издании Академии Наук. В качестве приложений к диссертации вышли работы "Праславянская акцентологическая система" и "Праиндоевропейская система интонаций слога" . Диссертация и приложения в ней вызвали целый ряд положительных отзывов, в частности совершенно исключительный отзыв возглавителя западно-европейской лингвистики А.Мейе в Revue des études slaves1926 г. С этих пор я стал постоянным приглашенным на все западно-европейские обще-лингвистические и славистические конгрессы. Ни на один из них я, впрочем, не ездил. В это же время я написал книги "Полабская звуковая система " и "Полабская система ударения". Книг этих до печати однако не довел, так как занялся другими работами. Так как они не утратили значения до сих пор, то предполагаю направить их в печать теперь. Позднее издал ряд статей по вопросам славянской и литво-латинской акцентологии - на немецком (в Германии) , французском (во Франции) и польском (в Польше) языках. К середине двадцатых годов стал особенно интересоваться финно-угорскими языками. Толчком был следующий [интерес к ним]. Работая по славянским языкам, занялся и германскими, а работая по германским языкам , столкнулся с проблемой происхождения германцев. В этой проблеме стал на точку зрения не-арийского происхождения германцев и провел исследование в направлении испытания финно-угорских возможностей в проблеме происхождения германцев. Результатом была большая статья "О языковых следах финских тевтонов - Чуди" ,написанная в 1924 г. и вышедшая в 1928 г. Утвержденный в 1925 г. в качестве профессора по финно-угорскому языкознанию в ЛГУ, отдал финно-угорскому языкознанию все силы. Кроме научного интереса ,к этому меня побуждало желание быть полезным национальностям Союза, не имеющим достаточных лингвистических кадров. В работе по финно-угорским языкам с самого начала считался с политической стороной дела. Руководился мыслью, что для успешной борьбы с великодержавными поползновениями Финляндии чрезвычайно важно, чтобы центр научного прогресса финно-угров оказался в СССР. Ближайших задач видел две: во-первых проверять то, что сделано по финно-угорским языкам до сих пор, и, во-вторых , поставить широкое планомерное технически-современное изучение финно-угорских языков. Что советские возможности работы по финно-угорским языкам несравненно больше, чем хотя бы финляндские, для меня стало вполне ясно во время поездки в Германию и Финляндию в 1927 году. Особенно интенсивную работу по финно-угорским языкам начал с 1927 г., когда уха под моим руководством была проведена 1-ая лингвистическая экспедиция к мордве, экспедиция во много раз превысила задание, было собрано гораздо больше материалов по мордовскому языку, чем за все предшествовавшее изучение этого языка. По линия изучения мордовских языков было обеспечено выдвижение СССР на первое место. В связи с экспедицией начал выходить ряд статей, было предпринято издание книги, содержавшей часть (3%) материалов экспедиции. В 1928 г. была предпринята 2-ая лингвистическая экспедиция к мордве, значительно углубившая изучение ряда вопросов. Обеспечив, как казалось, начало овладения советской науки материалами мордовских языков, я обратился к удмуртскому языку. В 1929 г. под моим руководством была проведена большая лингвистическая экспедиция к удмуртам. Материал, собранный экспедицией, имел не меньшее значение, чем материал, собранный мордовскими экспедициями. Был намечен ряд изданий. Правительственные учреждения и общественные организации удмуртской письменно засвидетельствовали благодарность руководству экспедиции. В Удмуртскую область я совершил еще дополнительную поездку в 1930 г. Обеспечив, как казалось, начало овладения советской науки материалами удмуртского языка, я обратился к карельскому языку. В 1930 г. под моим руководством была проведена большая экспедиция к карелам Карельской республики. В ближайшее последующее время мною была проведена большая работа по изучению карельских говоров в Московской области. Примерно с 1929 г. начались все возраставшие трудности. Казалось бы , должно было быть наоборот. Работа моя развертывалась успешно. В работе я проводил жестко-советскую линию, как раз в 1929 г. создавшую полное отчуждение между мною и финляндскими учеными (понимающими , что моя работа не на их мельницу), и как раз в 1920 г. создавшую резкие столкновения с националистами типа удмуртского поэта Герда. между тем начались именно трудности. В них я виноват отчасти сам. Вин моих две: во-первых, получив буржуазное образование, я не мог сразу освободиться от методологии буржуазного языкознания и в должной мере оценить яфетическую теорию акад. Н.Я.Марра, когда она развивается в направлении марксистско-ленинского языкознания. Приняв ряд положений яфетической теории, например, те, которые были направлены против идеи праязыков, я резко выступал против других, например, тех, которые опирались на утверждение найденности первоэлементов звуковой речи. Надо впрочем сказать, что уже к 1932 г. я нашел правильную линию. Моя работа "Карелы и карельский язык" (о речи карел Моск. обл.) с методологической стороны не вызвала со стороны яфетидологов ни малейшего упрека . В этой работе впервые была представлена конкретная критика методологии финляндской лингвистики. Во-вторых, я встал по отношению к карельской проблеме на точку зрения, вызвавшую осуждение. Я. выдвинул тезис о необходимости введения карельского письменного языка не только в Московской области , но и в Карельской Республике, вместо финского, став В этом вопросе на односторонне-лингвистическую точку зрения. Дело происходило тогда, когда в Финляндии разразилось фашистское беснование, когда все советские люди, и я в том числе, были полны возмущения (весной 1931 г. я написал протест, напечатанный в ряде газет, в том числе и в "Правде", за рядом подписей, в том числе моей). В этой обстановке односторонний подход к карельскому вопросу с моей стороны был, думается, вполне извинителен. Кроме этих двух вин, я никаких других за собою не знаю. Для объяснения того положения , в каком оказалась моя работа и я лично, явно недостаточно . Несомненно, были силы, прямо заинтересованные в срыве моей работы любыми средствами, - силы, которые предстоит еще выяснить. Для срыва моей работы было сделано все. Материалы моих экспедиций не только не двинулись в печать, но и "затерялись" почти полностью (к счастью, сохранились копии). Книга, содержавшая часть (3 %) материалов 1-й мордовской экспедиции, пройдя все корректуры, была пущена на слом. Большая научная грамматика карельского языка (применительно к диалектам Московской области) не дошла даже до первой корректуры. Та же судьба постигла большую грамматику финского языка. О судьбе многих статей не приходится и говорить. Лично я пострадал жесточайшим образом. С конца 1932 г. положение моей работы стало улучшаться. Несомненно в дело вмешались авторитетные советские силы. Несмотря на запаздало-отрицательные вспышки выступлений против меня в провинции, я стал встречать все более благожелательное отношений к моей работе, все больше поощрения. В настоящее время я в полной мере чувствую себя ученым, на которого простираются все неисчислимые заботы советской власти о науке и научных работниках. Постепенно приходят в движение материалы по финно-угорским языкам, собранные мною в прежние годы. Направляется в печать целый ряд работ, а не только по финно-угорским языкам, но и по языкам многих других систем, с которыми я соприкасался в течение своей научной деятельности. Надежда поставить в СССР достойное его финно-угорское языкознание , не замкнутое в узких финно-угроведческих рамках, крепнет с каждым днем. 28 ноября 1934 г. Д.В.Бубрих * Жизнеописание воспроизведено по личному делу, хранящемуся в архиве ИЛИ. http://iling.spb.ru/pdf/liudi/bubrih.html
Ответов - 0
полная версия страницы